Лунный бархат - Страница 78

— Я знаю. Просто — жаль мальчишку. И вот теперь мне чертовски грустно. И злобно. Хочется башку свернуть кое-кому.

— Мигель, вампиры не пьют мертвой крови.

— Да знаю я, Джеффчик! Только от этого ни мне, ни Энди не легче! Выть хочется! Скулить! Дьявольщина…

Джеффри в ответ молча взял меня в охапку, как маленького. Боль в груди как будто отпустила.

— Слушай, — сказал я и отстранился, — не пойти ли прогуляться? Если водки нельзя — может, в морду можно? За други своя. Я уж найду, кому.

— Отличная мысль, — сказал Джеффри. — Если твой соотечественник собирается идти бить кому-нибудь морду, значит, от тоски уже не умрет.

У меня даже хватило духу усмехнуться.

Мы вышли на улицу.

Черно-белая ледяная ночь была освещена уполовиненной криво подвешенной луной в рваной пелене облаков. Вдоль стен летела сухая метель. Автомобили, стоящие у обочин, занесло снегом, они выгибали горбатые побелевшие спины, как морские коровы на лежбище, как белые медведи — и сиреневый свет фонарей только усиливал иллюзию. Прохожие почти не попадались. Мне вдруг показалось, что мы с Джеффри, и спешащие смертные, и машины — все вместе копошимся на дне какого-то глубокого извилистого лабиринта, наполненного сумраком, собранного из стен, разрисованных окнами, как куски грубой ткани, внутри каких-то немыслимых, огромных, гротескных декораций.

— Ничего, Мигель, — сказал Джеффри, — это пройдет. Ты еще будешь бродить по снам, как у себя дома. Не волнуйся.

— Это сны? — спросил я. — Так реально? Не может быть…

— Это — плотский выход в инобытие. А что до реальности — все реально, mon cher, и кто из нас может определить, какая именно реальность — истина, а какая — иллюзия…

— Кстати о снах, слушай, Джефф, только не смейся — а ты, случайно, не умеешь становиться летучей мышью?

— Отличный ход мыслей, bravo! В некоторых реальностях — еще как. Только летом, сейчас мышкам холодно. Напомни показать, Мигель.

Мы вышли к ночному бару — и выскользнули в другое бытие. Странное это было ощущение — когда вокруг меняется воздух, как будто проходишь под линией электропередач, или через линию фронта — чувствительно встряхивает, пробегает холодом по нервам, ветерком по лицу — опа, другое! Дома как-то совместились с собственными сюрреальными тенями. Фонари вроде бы стали ярче, даже прохожие изменились. И по моим часам — около часа пополуночи. Занятно.

— Это тоже сон, Джеффри?

— Сон, но другой. Кажется, это твой сон, Мигель.

Я тоже подумал, что сон, наверное, мой. Откуда бы в чужом сне взяться пьяному Сереге с девицей? За мои грехи, не иначе. Но — кстати, очень кстати.

Серега вывалился из бара. Прямо навстречу. Большой загул. До чего ж у тебя, бедняжки, рожа тупая, даже удивительно. Впрочем, это всего-навсего художественная правда. Достоверный сон, с примесью романтического натурализма. Даже тушь у девицы размазана — черное на красном, такая красная мордочка от мороза и водки — никакой пудрой не закрасишь. Вот интересно, заметит он меня или нет? Заметил. Или я просто создаю собственный сонный сюжет?

Серега подошел ближе и ухмыльнулся. Фирменная вышла ухмылка, этакая снисходительность нового русского супермена к простому смертному. Ну-ну.

— Что-й-то давно тебя не видно, Дрейк.

— Вадик помер. Переживаю.

И скорчил скорбную мину.

А Джеффри отошел на пять шагов и отвернулся. Якобы читает афишу ночного клуба. Аристократ ты мой ненаглядный, ну до чего ж ты тактичный, особенно на Серегином фоне.

— А хоронили без тебя. И на поминки не пришел. Переживальщик…

— Я, мил друг Сереженька, пьянок не люблю.

— Ну че ты за мужик, Дрейк?! А?!

Меня всегда жутко раздражала его идиотская манера хватать за пуговицу. Девица захихикала. Ну до чего ж ее рыцарь, верный до самого утра, красивый и умный! Сейчас этого лоха жить научит, будь спок… Неужели мне это снится?

— Братаны говорят — когда Колян с крышей по ссорился и мужиков положил, ты от страха в обморок грохнулся! Скорая откачивала — правда, что ли?

Я улыбнулся как можно нежнее. Какой же ты дурачок, мой сладкий, да еще и ябеда! Думаешь столь дешевым способом девочку развлечь? И именно потому, что мы с тобой вроде бы никогда силой не мерились — на глаз оцениваешь, а глаз залит, да и мозги подгуляли. Ты же явно думаешь, что на голову выше, вдвое толще, ряхой шире — значит, сильнее. Ох, заблуждаешься, родной. Я б тебя и при жизни по асфальту размазал, а уж сейчас… ну, чего лыбишься, солнышко в полночь? Беги, беги скорей, пока дядя добрый!

— У вас, Сергей Батькович, информация не проверена. Так и ошибиться недолго.

— Ты, Дрейк, вообще… ты вообще… ты лишний раз не сунешься! Переживает он! А когда Колян в Вадика стрелял — ты отсиживался, да? Отсиживался?!

Как же человека заводит собственная храбрость! Обвел в поисках новых впечатлений окружающий мир мутным взором. И уперся в Джеффри.

— А чего это за козел с тобой?

Вот это ты сгоряча. Ты упустил свой шанс, парень, и теперь точно вознесешься к благим небесам в сияющей колеснице. Ты что, маленькой собачки чадо, вякнул про моего Джеффчика? Вырвать язык.

— Джеффри, — позвал я. — Тут один плохой мальчик нуждается в кровопускании.

Пока он подходил, а Серега замахивался, я трогал языком верхние зубы. Клыки! Клыки выросли, мама дорогая! Еще какие!

Серегину руку я поймал на подлете. Как бабочку изрядного размера. И морда лица у него опечалилась, как у обиженной гориллы — злые люди бедной киске не дают украсть сосиски. И нарисованная улыбка его дамы погасла и оплыла — она даже забормотала: «Мальчики, мальчики, не надо»…

Надо, Федя. Надо.